Неточные совпадения
Появлялись новые партии рабочих, которые, как цвет папоротника, где-то таинственно нарастали, чтобы немедленно же исчезнуть в пучине водоворота. Наконец привели и предводителя, который один в
целом городе считал себя свободным от работ, и стали толкать его в реку. Однако предводитель пошел не сразу, но протестовал и сослался на какие-то права.
Но только Обломов ожил, только
появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется
целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
Татьяна Марковна была с ней ласкова, а Марья Егоровна Викентьева бросила на нее, среди разговора, два, три загадочных взгляда, как будто допрашиваясь: что с ней? отчего эта боль без болезни? что это она не пришла вчера к обеду, а
появилась на минуту и потом ушла, а за ней пошел Тушин, и они ходили
целый час в сумерки!.. И так далее.
Точно для иллюстрации этого возмутительного дела в Шатровском заводе
появилась целая башкирская депутация. Эти дети цветущей Башкирии успели проведать, что на заводы приехал сам барин, и поспешили воспользоваться таким удобным случаем, чтобы еще раз заявить свои права.
Для особенно почетных и знатных посетителей из мужчин отведены были даже совсем уже необыкновенные места сзади стола, за которым помещался суд: там
появился целый ряд занятых разными особами кресел, чего никогда у нас прежде не допускалось.
В 1910 году, зимой, я вернулся в Хабаровск и тотчас поехал на станцию Корфовскую, чтобы навестить дорогую могилку. Я не узнал места — все изменилось: около станции возник
целый поселок, в пригорьях Хехцира открыли ломки гранита, начались порубки леса, заготовка шпал. Мы с А.И. Дзюлем несколько раз принимались искать могилу Дерсу, но напрасно. Приметные кедры исчезли,
появились новые дороги, насыпи, выемки, бугры, рытвины и ямы…
Как произошли осыпи? Кажется, будто здесь были землетрясения и
целые утесы распались на обломки. На самом деле это работа медленная, вековая и незаметная для глаза. Сначала в каменной породе
появляются трещины; они увеличиваются в размерах, сила сцепления уступает силе тяжести, один за другим камни обрываются, падают, и мало-помалу на месте прежней скалы получается осыпь. Обломки скатываются вниз до тех пор, пока какое-либо препятствие их не задержит.
Отсюда долина Амагу начала суживаться, и река сделалась порожистой; в горах
появились осыпи и
целые площади, обезлесенные пожарами; зато внизу, в долине, лес стал гуще; к лиственным породам примешалось много хвои.
Летнее утро; девятый час в начале. Федор Васильич в синем шелковом халате
появляется из общей спальни и через
целую анфиладу комнат проходит в кабинет. Лицо у него покрыто маслянистым глянцем; глаза влажны, слипаются; в углах губ запеклась слюна. Он останавливается по дороге перед каждым зеркалом и припоминает, что вчера с вечера у него чесался нос.
Появляются лакеи с подносами, установленными чашками с чаем; за ними другие разносят
целые груды разнообразного печенья: десерт в гостиной освежается.
Появилась даже в столичных газетах длинная корреспонденция о деле Полуянова, причем неизвестный корреспондент намекал, что это дело служит только к
целому ряду других, которые Полуянов покрывал «из благодарности».
Вообще в Заполье
появился целый ряд тронувшихся людей, как Малыгин с сыном, бывший исправник Полуянов и Луковников с Ечкиным. У каждого был свой пунктик.
Значительно позже В. Розанов, когда он принадлежал еще к славянофильскому консервативному лагерю, говорит с возмущением, что человек превращен в средство исторического процесса, и спрашивает, когда же человек
появится как
цель [См.: В. Розанов.
Я помню года, в которые они совсем не
появлялись, и я тщетно отыскивал их на обыкновенных любимых ими местах в
целом околотке.
Да ведь кругом нее уже
целый штаб образовался, только что
появилась.
К огню он питал какое-то болезненное пристрастие и по
целым часам неподвижно смотрел на пылавшие кричные огни, на раскаленные добела пудлинговые печи, на внутренность домны через стеклышко в фурме, и на его неподвижном, бесстрастном лице
появлялась точно тень пробегавшей мысли.
Вот вам выдержки из хроники нашей юности. Удовольствуйтесь ими! Может быть, когда-нибудь
появится целый ряд воспоминаний о лицейском своеобразном быте первого курса, с очерками личностей, которые потом заняли свои места в общественной сфере; большая часть из них уже исчезла, но оставила отрадное памятование в сердцах не одних своих товарищей.
Рогнеда Романовна не могла претендовать ни на какое первенство, потому что в ней надо всем преобладало чувство преданности, а Раиса Романовна и Зоя Романовна были особы без речей. Судьба их некоторым образом имела нечто трагическое и общее с судьбою Тристрама Шанди. Когда они только что
появились близнецами на свет, повивальная бабушка, растерявшись, взяла вместо пеленки пустой мешочек и обтерла им головки новорожденных. С той же минуты младенцы сделались совершенно глупыми и остались такими на
целую жизнь.
Больной становилось хуже с каждою минутою. По
целой комнате слышалось легочное клокотание, и из груди
появлялись окрашенные кровью мокроты.
Выступят наружу личности, характеристики, осветятся факты, подробности, а за ним
появится целая свита ошибок.
Таков человек, у которого сердце не на месте; а за ним следует
целая свита людей, у которых тоже сердце не на месте, у каждого по своему ведомству. И опять
появляются на сцену лохматые, опять слышатся слова: «противодействие», «ирония». Сколько тут жертв!
Было время, когда люди выкрикивали на площадях: „слово и дело“, зная, что их ожидает впереди застенок со всеми ужасами пытки. Нередко они возвращались из застенков в „первобытное состояние“, живые, но искалеченные и обезображенные; однако это нимало не мешало тому, чтобы у них во множестве отыскивались подражатели. И опять
появлялось на сцену „слово и дело“, опять застенки и пытки… Словом сказать,
целое поветрие своеобразных „мелочей“.
Курзал прибодряется и расцвечивается флагами и фонарями самых причудливых форм и сочетаний; лужайки около него украшаются вычурными цветниками, с изображением официальных гербов; армия лакеев стоит, притаив дыхание, готовая по первому знаку ринуться вперед; в кургаузе, около источников,
появляются дородные вассерфрау 12; всякий частный дом превращается в Privat-Hotel, напоминающий невзрачную провинциальную русскую гостиницу (к счастию, лишенную клопов), с дерюгой вместо постельного белья и с какими-то нелепыми подушками, которые расползаются при первом прикосновении головы; владельцы этих домов, зимой ютившиеся в конурах ради экономии в топливе, теперь переходят в еще более тесные конуры ради прибытка; соседние деревни, не покладывая рук, доят коров, коз, ослиц и щупают кур; на всяком перекрестке стоят динстманы, пактрегеры 13 и прочий подневольный люд, пришедший с специальною
целью за грош продать душу; и тут же рядом ржут лошади, ревут ослы и без оглядки бежит жид, сам еще не сознавая зачем, но чуя, что из каждого кармана пахнет талером или банковым билетом.
Именно с
целью смягчения этого разрыва в третьей редакции четвертой части
появился эпилог.
Потом все вошли в гостиную, где сидели вдвоем Егор Егорыч и Сусанна Николаевна, которые, увидав, кто к ним приехал, без сомнения, весьма удивились, и затем началась обычная сцена задушевных, хоть и бестолковых, деревенских свиданий: хозяева и гости что-то такое восклицали; все чуть-чуть не обнимались; у Сусанны Николаевны оба прибывшие гостя
поцеловали с чувством руку;
появилась тут же вдруг и gnadige Frau, у которой тоже оба кавалера
поцеловали руку; все о разных разностях отрывочно спрашивали друг друга и, не получив еще ответа, рассказывали, что с ними самими было.
Аггей Никитич крепким пожатием поблагодарил его за такое намерение, и когда Вибель ушел от него, то в голове моего безумного романтика
появилась целая вереница новых мыслей, выводов и желаний.
У захудалых корнета и корнетши, смирно хиреющих в деревенском захолустье, внезапно
появляется целый выводок молодых людей, крепоньких, чистеньких, проворных и чрезвычайно быстро усвояющих жизненную суть.
То дождя по
целым неделям нет, то вдруг такой зарядит, словно с цепи сорвется; то жук одолел, все деревья в саду обглодал; то крот
появился, все луга изрыл.
В базарные дни, среду и пятницу, торговля шла бойко, на террасе то и дело
появлялись мужики и старухи, иногда
целые семьи, всё — старообрядцы из Заволжья, недоверчивый и угрюмый лесной народ. Увидишь, бывало, как медленно, точно боясь провалиться, шагает по галерее тяжелый человек, закутанный в овчину и толстое, дома валянное сукно, — становится неловко перед ним, стыдно. С великим усилием встанешь на дороге ему, вертишься под его ногами в пудовых сапогах и комаром поешь...
Во-первых, там никто не называл его ни Митей, ни Митенькой, ни Козликом, ни Козленком, а звали все вашеством, и только немногие аристократы позволяли себе употреблять в разговоре его имя и отчество; во-вторых, в его наружности
появилась сановитость и какая-то глянцевитая непроходимость; в-третьих, в голове его завелось
целое гнездо принципов.
Появлялась целая сковорода шипящих пирогов, которые исчезали один за другим, а мгновения летели себе да летели. Потом она принималась опять допытываться, за что он ее, бабу, любит, и опять летели мгновения. Иногда к беседе присоединялся старик, отец ее, но от него большой пользы не было, потому что, как только закрыли его кабак, он тотчас же от горести ослеп и оглох.
Но тонкий старик,
появившись столь неожиданно среди нас, очевидно, имел иные
цели, и потому, дабы достигнуть желаемого беспрепятственно и вместе с тем не поставить в затруднение преосвященного, великодушно разрешил все сомнения, добровольно удалившись из церкви за минуту до окончания богослужения.
В гостиных начали
появляться странные фраки, покоившиеся
целое трехлетие, переложенные табачным листом, с бархатными воротниками, изменившимися в цвете и сохранившими какую-то отчаянную форму; вместе с ними явились и странные мундиры всех времен: и милиционные, и с двумя рядами пуговиц, и однобортные, и с одной эполетой, и совсем без эполет.
Так-с. Понимаем. В
целях сохранения жилплощади. (Зычно.) Манюшка! Манюшка
появилась.
В один миг были поставлены для нас два прибора на накрытом для одного хозяина столе,
появилась селедка, балык и зернистая икра в
целом бочонке. Налили по рюмке.
Вода и льдины ходили уже поверх кустов ивняка, покрывающих дальний плоский берег; там кое-где показывались еще ветлы: верхняя часть дуплистых стволов и приподнятые кверху голые сучья принимали издали вид черных безобразных голов, у которых от страха стали дыбом волосы; огромные глыбы льда, уносившие иногда на поверхности своей
целый участок зимней дороги, стремились с быстротою щепки, брошенной в поток; доски, стоги сена, зимовавшие на реке и которых не успели перевезти на берег, бревна, столетние деревья, оторванные от почвы и приподнятые льдинами так, что наружу выглядывали только косматые корни,
появлялись беспрестанно между икрами [Льдинами.
Наше решение утвердилось в нас еще более, когда мы увидели, что по поводу «Грозы»
появляется во всех журналах и газетах
целый ряд больших и маленьких рецензий, трактовавших дело с самых разнообразных точек зрения.
Еще не успели отзвучать аплодисменты, как перед ней
появляется молодой рабочий с
целой охапкой цветов и кладет их к ногам юбилярши…
Последние надписи бывают постоянные, красующиеся иногда
целые месяцы, и временные, появляющиеся и исчезающие в один и тот же день, в который
появляются.
Дон-Кихот Рогожин
появился за воротами в подаренной ему настоятелем за работу черной мантии, из которой он намеревался себе сделать плащ, но потом нашел, что она может ему служить свою службу и без переделки. Он швырнул в кибитку
целый ворох переплетенных и просто в кули связанных рукописей и закричал...
— Боже мой, это вы
появились, наконец! — воскликнул он, в свою очередь, каким-то даже восторженным тоном и, взойдя на террасу, не преминул
поцеловать у княгини ручку; она тоже
поцеловала его с удовольствием в щеку.
К величайшему удивлению, мы стали замечать, что Никодим ведет газету на славу, что"столбцы ее оживлены", что в ней
появилась целая стая совершенно новых сотрудников, которые неустанно ведут между собой живую и даже ожесточенную полемику по поводу содержания московских бульваров, по поводу ненужности посыпания песком тротуаров в летнее время и т. д.
А вместе с унынием
появилось какое-то страстное, жгучее стремление в Петербург, с
целью попытать, не будет ли тут чего…
Факты эти мы надеемся изложить в
целом ряде статей, которые и будут постепенно
появляться в нашей газете".
Несколько лет уже продолжался общий мир во всей Европе; торговля процветала, все народы казались спокойными, и Россия, забывая понемногу прошедшие бедствия, начинала уже пользоваться плодами своих побед и неимоверных пожертвований; мы отдохнули, и русские полуфранцузы
появились снова в обществах, снова начали бредить Парижем и добиваться почетного названия — обезьян вертлявого народа, который продолжал кричать по-прежнему, что мы варвары, а французы первая нация в свете; вероятно, потому, что русские сами сожгли Москву, а Париж остался
целым.
Тучи громадных событий скоплялись на Востоке: славянский вопрос все более и более начинал заинтересовывать общество; газеты кричали, перебранивались между собой: одни, которым и в мирное время было хорошо, желали мира; другие, которые или совсем погасали, или начинали погасать, желали войны; телеграммы изоврались и изолгались до последней степени; в комитеты славянские сыпались сотни тысяч; сборщицы в кружку с красным крестом
появились на всех сборищах, торжищах и улицах; бедных добровольцев, как баранов на убой, отправляли
целыми вагонами в Сербию; портрет генерала Черняева виднелся во всех почти лавочках.
И тихо взвился к небу, как красный стяг, багровый, дымный, косматый, угрюмый огонь, медленно свирепея и наливаясь гневом, покрутился над крышей, заглянул, перегнувшись, на эту сторону — и дико зашумел, завыл, затрещал, раздирая балки. И много ли прошло минут, — а уж не стало ночи, и далеко под горою
появилась целая деревня, большое село с молчаливою церковью; и красным полотнищем пала дорога с тарахтящими телегами.
— Где социалист? Какой социалист? — спрашивал Карнаухов,
появляясь в дверях. Заметив Ароматова, он, пошатываясь, подошел к нему и
поцеловал в лысину. — Да ты как сюда попал, черт ты этакой?.. Ароматов… тебя ли я вижу?! Господа, рекомендую! Это — Шекспир… Ей-богу!.. Ароматов, не обращай на них, дураков, внимания, ибо ни один пророк не признается в своем отечестве… Блаженни чистии сердцем… Дай приложиться еще к твоей многоученейшей лысине!..
Появилась целая серия фактов довольно странного свойства.
Недавно узнал я от одной достоверной особы, что в Калужской губернии, на реке Оке, производится с большим успехом следующее уженье. В июне месяце
появляется, всего на неделю, по берегам Оки великое множество беленьких бабочек (название их я позабыл). Рыбаки устроивают на песках гладкие точки и зажигают на них небольшие костры с соломой; бабочки бросаются на огонь, обжигаются и падают, их сметают в кучки и собирают
целыми четвериками.